Такая классная в тот вечер у Андрюши компания подобралась, человек десять: девчонки такие симпатичные, одна из них пела хорошо, один художник, один скульптор, один даже новоиспечённый кандидат физмат и один давно, но по истории партии, ещё один вообще очень прикольный человек неожиданно из Баку нарисовался, ну и мы как всегда, конечно. Сидим, балагурим, анекдоты травим, от хохота аж животы заболели, только вино заканчивается, всего пара бутылок осталась. А время к закрытию лабазов, а сидеть нам и общаться ещё хочется долго – можно и всю ночь, и завтра, родители у Андрюши на неделю в заграницу съехали.
Собрали денег, послали гонцов в магазин. И одним из этих двух бедолаг, по вечной невезухе, оказался я. Полчаса до закрытия: очередь приличная, но не смертельная и без хамства и драк. Пока стоим, обсуждают мужики очередную местную сенсацию: в этот день советская пищевая промышленность выкинула в продажу новый сорт портвейна. Называется «Лучший». Тридцать третий знаем, три семёрки знаем, семьдесят второй знаем. Даже «Прибрежный», «Ароматный», «Отборный» и «Элитный» хорошо знаем, вот последний – наиредчайшая гадость. А вот чтоб «Лучший»? Не пробовали!
И что в нём хорошо, обсуждают мужики: цена очень гуманная и расфасован удобно в шампанские бутылки, а их делить сподручно, ровно четыре гранёных стакана получается; а если споткнулся где с авоськой – меньше шансов, что разобьёшь. И крепость такая людская – восемнадцать оборотов. Что сказать? В эти годы партия и правительство ещё пытались сделать что-то хорошее и полезное для трудящихся, удивить их новинками социалистического производства. Ну, или вид делали, что пытались…хотя, на такие инновации их ещё хватало.
Стоим. Очередь волнуется: Зина сказала, что «Лучшего» осталось всего четыре ящика. Мужики затеяли дискуссию, что по справедливости надо бы больше пяти бутылок этой прелести в одни руки не давать. А мы посчитали деньги: у нас ровно на пятнадцать пузырей хватает, а нас двое – ну как это не давать, если людям надо и у них такие потребности? Перед нами не так уж и много народа в очереди осталось: чувствуем, нам-то как раз должно хватить и примерно на нас кончиться.
И тут на тебе, только очередь в этом убедили, перед нами крендель протягивает Зине деньги и нагло говорит: «А мне двадцать четыре «Лучшего»!». Очередь совсем заволновалась:
– Да куда тебе столько? Мужик, имей совесть!
– Да у меня бригада шестнадцать человек, вон кабель по колодцам тянем, одного меня от работы освободили и послали. Что ж теперь, и не выпить ребятам после смены? Там же холодно, в этих колодцах!
– Да нет, это дело законное, как не выпить, если после колодцев, тогда бери!
Нам «Лучшего» так и не досталось, последнее этот гегемон колодезный забрал. Пришлось набирать на всю сумму сухое порубьдвадцатьсемь, но это же смех – несешь с собой вовсе не лучший напиток страны, а слабенькое мочегонное и бесконечные походы в туалет.
Кому что. Нам ещё, считай, повезло. Некоторые так вообще к закрытию дверей не успели, грустно кучкуются у магазина, клянчат у выходящих: «Уступи пузырь!». Теперь им у Зины за полторы цены брать с заднего прохода придётся.
Правда, и сухому народ по нашему возвращению крепко обрадовался, хотя и посетовал, что не посчастливилось попробовать «Лучшего»… Но как-то всем стало сразу жить, даже без «Лучшего», лучше… веселей стало жить… Уверенность в светлом будущем появилась, что-ли… Тем более, что звонил Андрюше наш приятель и сказал, что скоро зайдёт и приведёт с собой какого-то нового замечательного человека, непревзойдённого, по его мнению, острослова и рассказчика анекдотов.
Звонок в дверь, открываем. Стоит приятель Серёжа, с трудом поддерживает какое-то существо. Как он его вообще на третий этаж без лифта дотащил? Глаза у этого экземпляра странные, смотрят в разные стороны. Рожа даже не красная, а какая-то фиолетовая. Одежда свежестью не блещет, не раз он по дороге, видимо, падал. В общем, вид довольно чудной и экстравагантный.
– «Привет, дорогой!», открывает объятия Андрюша. – «Привет, старик! Смотри, с каким клёвым чуваком я тут в парке познакомился! Это Игорёк!», говорит Серёжа и тянет руки, чтобы обняться. Зря он это сделал, опрометчиво поступил.
Без поддержки его новый друг Игорёк, не сгибаясь, падает навзничь и его немедленно начинает во все стороны тошнить. Девчонки благоразумно из коридора разбегаются, но мы, как более привычные ко всему и опытные ребята, приносим тряпки и спрашиваем еле держащегося на ногах Сергея: «Серёг! А что это вы такое в парке пили, чтоб такой эффект дало?» – «Портвейн «Лучший»!», с гордостью объявил Сергей и, поскользнувшись, растянулся на полу рядом со своим новым другом. И немедленно захрапел, и разбудить его до утра не удалось никому и ничем.
Тут мы и поняли, как к нам всё-таки благосклонно относится бог и насколько нам всем, кроме Сергея и Игоря, в тот день повезло…
Надо сказать, что только один раз после этого я видел в продаже портвейн «Лучший». Но брать не стал. А потом его, видимо, сняли с производства. Уж и не знаю почему: так, наверное, госплан напланировал.
Так что до сих пор так и не ведаю: потерял ли я что в своей жизни, или, наоборот, приобрёл, не попробовав ни разу этот замечательный, промелькнувший в стране как яркая комета, изобретённый заслуженными советскими виноделами напиток? Портвейн «Лучший»!
Journal information