Меня убить хотели эти суки,
Но я принес с рабочего двора
Два новых навостренных топора.
По всем законам лагерной науки
Пришел, врубил и сел на дровосек;
Сижу, гляжу на них веселым волком:
"Ну что, прошу! Хоть прямо, хоть проселком..."
- Домбровский, - говорят, - ты ж умный человек,
Ты здесь один, а нас тут... Посмотри же!
- Не слышу, - говорю, - пожалуйста, поближе! -
Не принимают, сволочи, игры.
Стоят поодаль, финками сверкая,
И знают: это смерть сидит в дверях сарая -
Высокая, безмолвная, худая,
Сидит и молча держит топоры!
Как вдруг отходит от толпы Чераш,
Идет и колыхается от злобы.
"Так не отдашь топор мне? Не отдашь?
Ну, сам возьму!" - "Возьми!" - "Возьму!.." - "Попробуй!"
Он в ноги мне кидается, и тут,
Мгновенно перескакивая через,
Я топором валю скуластый череп,
И - поминайте как его зовут!
Его столкнул, на дровосек сел снова:
"Один дошел, теперь прошу второго!"
И вот таким я возвратился в мир,
Который так причудливо раскрашен.
Гляжу на вас, на тонких женщин ваших,
На гениев в трактире, на трактир,
На молчаливое седое зло,
На мелкое добро грошовой сути,
На то, как пьют, как заседают, крутят,
И думаю: как мне не повезло!
Но я принес с рабочего двора
Два новых навостренных топора.
По всем законам лагерной науки
Пришел, врубил и сел на дровосек;
Сижу, гляжу на них веселым волком:
"Ну что, прошу! Хоть прямо, хоть проселком..."
- Домбровский, - говорят, - ты ж умный человек,
Ты здесь один, а нас тут... Посмотри же!
- Не слышу, - говорю, - пожалуйста, поближе! -
Не принимают, сволочи, игры.
Стоят поодаль, финками сверкая,
И знают: это смерть сидит в дверях сарая -
Высокая, безмолвная, худая,
Сидит и молча держит топоры!
Как вдруг отходит от толпы Чераш,
Идет и колыхается от злобы.
"Так не отдашь топор мне? Не отдашь?
Ну, сам возьму!" - "Возьми!" - "Возьму!.." - "Попробуй!"
Он в ноги мне кидается, и тут,
Мгновенно перескакивая через,
Я топором валю скуластый череп,
И - поминайте как его зовут!
Его столкнул, на дровосек сел снова:
"Один дошел, теперь прошу второго!"
И вот таким я возвратился в мир,
Который так причудливо раскрашен.
Гляжу на вас, на тонких женщин ваших,
На гениев в трактире, на трактир,
На молчаливое седое зло,
На мелкое добро грошовой сути,
На то, как пьют, как заседают, крутят,
И думаю: как мне не повезло!
Чекист
Я был знаком с берлинским палачом,
Владевшим топором и гильотиной.
Он был высокий, добродушный, длинный,
Любил детей, но выглядел сычом.
Я знал врача, он был архиерей;
Я боксом занимался с езуитом.
Жил с моряком, не видевшим морей,
А с физиком едва не стал спиритом.
Была в меня когда–то влюблена
Красавица — лишь на обертке мыла
Живут такие девушки, — она
Любовника в кровати задушила.
Но как–то в дни молчанья моего
Над озером угрюмым и скалистым
Я повстречал чекиста. Про него
Мне нечего сказать — он был чекистом.
Классную мелкашку привёз с собой механик Артурка! И патронов накупил чуть не ящик, всю первую зарплату отдал. Парень он был жадноватый, но и нам давал иногда по уткам пострелять издалека; бывает же, вот сидят они – а хрен к ним по болоту со своим дробовиком подползёшь, обязательно…
Page Summary
Comments
- 4 Oct 2023, 08:56Александр Константинович Юрасовский, после выхода в отставку с военной службы — помещик Орловской губернии, литератор-любитель и краевед.
- 4 Oct 2023, 08:53Мотыль - это да! И книга хорошая. Интересно, кто автор.
- 4 Oct 2023, 08:51Вот у Мотыля в "Звезде...", пусть малость и водевильно, помещица Анненкова и её сын Иван (после роли которого Костолевский стал любимцем всех женщин страны) довольно верно представлены. При этом…
- 4 Oct 2023, 08:41Несомненно. Но чтобы снимать ту эпоху, даже легкий водевиль, нужна глубокая внутренняя культура и немного породы что-ли. А это все у наших режиссеров и сценаристов осталось в первой половине…
- 4 Oct 2023, 08:33Да не так важно! Уж больно лакомый сюжет, пусть даже и для сериала. Там про этого Юрасовского ещё есть истории, каждая на хорошую серию тянет. :)
Comments
Edited at 2015-12-21 12:08 pm (UTC)
Edited at 2015-12-22 05:58 am (UTC)