Сынок

Мы когда в младших классах были, так Сынака вообще сильно деревенские били. Там тогда некому было за него заступиться, разве что нам с Витькой.

У нас же с Витькой отцы: возьмут спирта, а спирта у них в лабораториях много было, пойдут в деревню, посидят с отцами деревенских – и мы какое-то время с их детьми не дерёмся.

Нам тогда легче было – у нас отцы есть, а у Сынака – только мама, Анна Петровна. Хорошая женщина, она тогда после уроков нам разрешала у Сынака сидеть и марками обмениваться.

А почему Сынак? Вы вообще про наш город слышали? Нет? Не каждый про него тогда слышал, если в Пентагоне или на Арбате генералом не работал…

Тогда было как: у Витьки отец делал какой-то стабилизатор для изделия, мой папа делал оболочку, Сынакова мама наведение, моя мама в библиотеке, Витькина столовой заведует, деревенские родители делали картошку или на комбайне ездили, а мы все, ребята, в школе… вот такой у нас городок. А больше мы ничего и не знали, у нас же закрытый городок, а мы пока маленькие, хотя уже пионеры.

Вот, что знали точно, это что мамы-папы сделают, если мы, пионеры, будем хорошо себя вести: это наш ответ Америке они сделают, потому что у нас скоро коммунизм, а там гады живут и всех негров мучают. И Анжелу Дэвис особенно – а нам она тогда очень нравилась, у неё причёска хипповая: вот попробуй кто с такой, даже если старшеклассник, в нашу школу заявиться, тут же тебя сразу в парикмахерскую и под ноль. Может, думали мы, её за эту причёску и мучила американская военщина? И ещё нам надо не прогуливать школу и слушать утром политинформацию от физрука Виталия Петровича. Ну, и Сынака защищать от деревенских, потому что он наш одноклассник и тоже пионер. Мелкий он тогда был, тощий…

Он тогда ещё Сынак был… Сын академика сокращённо…кличка такая с детства школьная.

Нам он рассказывал так: вроде как есть у него папа, но папа секретным академиком работает и делает то в другом закрытом городе, что мой папа и Витькин папа не могут сделать, чтоб совсем конец Америке; здесь у нас так пока не умеют делать. И приехать к нам в городок его папа не может, потому что он совсем секретный, вроде Гагарина и Титова. До третьего класса верили… В четвёртом поняли – нет у Сынака никакого секретного отца, поэтому и стали его все Сынком для простоты называть.

А потом наш номерной город частично расформировали, перевели родителей в Москву, дали квартиры. Вы же наши красные дома знаете заводские? Ну и вот…

Там, в Москве, местные ребята во дворе на футболе нас как-то сразу и не приняли… А Сынок малость растолстел к этому времени, уже под сотню весит, кандидата в мастера по классической борьбе получил, карате занимается… Ну и мы с Витькой: хоть и не такие по массе тела, но тоже перворазрядники, хотя и по разным неконтактным видам спорта. Парочка тесных бесед с местными пацанами, и зауважали нашу компанию… Стало опять всё хорошо.

А потом – институт. Я – по своим делам поступил; Витька на свой физтех в Долгопрудном; а Сынок никуда не поступил, загремел в армию, там остался.

Встретились мы нескоро и случайно. Идём по двору с Витькой, а навстречу какой-то военный:

– Сынок?

– Витюха? Да я это! Привет, пацаны!

– Да ты, паразит, капитан? И ордена! Ничего себе…

– А ты где?

– Да я в аспирантуре…по пиву, старина?

Сыграли командой старой в футбол – всех во дворе сделали; мама Сынка защитила докторскую на закрытом совете; Витькин папа умер от старых испытаний того, над чем он в городке работал; Сынок уволился по ранениям на гражданку… Живём себе! И неплохо живём! А тут перестройка!

Денег на работе – ну вообще не платят! Я по ночам на отцовских жигулях калымю, Витька в кооперативе видики чинит, а Сынка взяли бывшие однополчане в бандиты.

И не просто быковать – он, как опытный капитан-афганец, на стрелки не ездит, ларьки не крышует, а руководит каким-то ветеранским фондом: телики с видиками они ввозят, ну и спирт «Рояль». У него этого немецкого спирта! Весь подвал в фонде коробками заставлен! Нам с Витькой лафа по старому знакомству: надо, скажем, мне колодки на тачке поменять, взял у Сынка пузырь из подвала, отдал мастеру… Или взял несколько – поменял в ларьке на шампусик и батончики «Баунти»: все девки наши!

Сильно Сынок приподнялся! Даже купил участок дачный, построил там маме дом. По тем временам круто размахнулся – два этажа, щитовой, семь на девять. Это теперь тот дом как скворечник выглядит – а тогда богато! Мама его грядки там всякие развела, теплицы, гладиолусы…

Сам Сынок редко туда ездит, дел у него куча по его обязанностям в фонде; а мама практически всё время на даче проводит. Только какая-то она грустная оттуда возвращается иногда; но почему – не говорит.

Как-то нам Сынок: «Поехали, ребятки, на мамину дачу! Воздухом подышим, пивка попьём, огурцы пособираем!».

День выходной, сели мы в его пятисотый мерседес и поехали. Въезжаем в ворота.

«Это ещё что?», – говорит Сынок – «Я не понял! Что здесь происходит?».

Да, дела! Где на мамином участке теплицы были – там новёхонький сруб стоит, баня строится; а через мамины клумбы забор прокладывают, верёвочки натянуты прямо по Сынковой территории.

Сынок подходит к верёвочкам: «Слышь, сосед! Ау! Покажись!».

Выходит такой авторитетный коммерсант, всё как положено: костюм «Адидас», на шее цепь-голда в палец толщиной, в руке – труба сотовая.

– Чего надо? Ты кто такой?

– А я сын Анны Петровны. Сынок меня все кличут. Я не понял в натуре, что тут за строительство на моей земле у тебя затеяно? Не пояснишь, брателло?

– А чего тут тебе пояснять? Видишь – участок у меня маленький, баня не влазит. Я соседке и денег предлагал, пусть пару соток мне отрежет, так не берёт она! Но, ничего, уговорю я её, теперь куда денется!

– Так, соседушка… Времени тебе до завтра, до утра. И утром чтоб твоей бани здесь не было. И две штуки баксов с тебя за теплицы. Часы есть? Пошла стрелка!

– Ты эта… ишь, забыковал! Ты в курсе, что у меня за крыша? Трубку видишь? Один звонок, примчатся бойцы, и будет тебя потом мама из грядки по частям выкапывать. Давай, вали отсюда, лох!

– Слушай, а что за крыша?

– Про солнцевских слыхал? То-то! Они рассусоливать не станут, они ребята резкие, долго тёрки вести не привыкли!

– Да приходилось слыхать… А резкие – это примерно вот такие, что-ли?

Мы с Витькой таким Сынка никогда и не представляли. Лицо у него закаменело, шрам на щеке рельефней выступил, глаза стали белые. Не хотелось бы с подобным человеком ссориться… Просто так абы кому в Афгане орденов не давали!

Открывает он багажник своего боевого мерина, достаёт оттуда калашников, кладёт его на капот. Сосед, смотрим, поднапрягся. Роется Сынок не спеша в глубине багажника, вытаскивает оттуда свёрток здоровенный, там труба какая-то. Разворачивает, прилаживает эту трубу на плечо:

– Слышь, сосед! Отойди-ка ты от греха подальше за угол своего дома… Помочь я тебе по-соседски хочу, ремонт я тебе буду делать! Не ровен час, случись чего! Я предупредил! Да бегом, сука!

Тот пулей умчался. А Сынок нажал на спуск – бум! И вместо соседовой бани – груда брёвен лежит, гореть начинает. И порохом сильно пахнет. «Муха», не соврать, такая труба называется: гранатомёт ручной РПГ-18.

Через неделю Сынок выкупил у соседа его участок вместе с домом недостроенным. Дом достроил. Поселил туда мамину подругу, тоже пенсионерку.

Потом начались у Сынка серьёзные проблемы по его занятиям, у них почти весь их ветеранский фонд на стрелках полёг; исчез он тогда, потеряли мы с Витькой его из виду совсем. Маму его, Анну Петровну, без него мы всем домом похоронили.

Но, донеслось недавно до нас, жив он; встретили его неожиданно общие знакомые на улице в Париже. И ещё говорят, живёт он сейчас в Испании, там у него семья, дом и бизнес, а со старыми друзьями он давно не общается. Нельзя ему, в розыске он.

Только вроде бы теперь у него другое имя, другая фамилия и по паспорту он грек.

Про кличку не знаю, не скажу. А вот интересно, как по-гречески или по-испански будет «Сынок», вдруг тоже где его вновь повстречаю? Никто часом не знает?