За капусту

Вот как сорвали нас практически с трапа самолёта – домой мы уже летели после трёх месяцев поля – что наобещали, как совестили, обращаясь к лучшим человеческим чувствам и нашим гуманистическим убеждениям, как стращали голодными бабскими бунтами и цинготными дитями, аж слёзы на глазах у всех, и чем напоили – это я сейчас уже плохо помню. Помню, что невмоготу домой тогда хотелось; и помню всегда, что люди - это люди, и с ними надо по-людски. Плюс нам сказали: вы же нищими, мужики, домой летите - а там за неделю вы этой капусты до хрена нарубите, обещаем!

Но проснулись мы, поддавшись уговорам и срочно поскидывав рюкзаки и свёртки с малосольной осенней, сочащейся жиром, янской ряпушкой с якутского винтокрылого борта, уже на борту «Ленанефти». Там и ходу-то от устья Яны до устья Индигирки сутки с небольшим.

Целую реку мы спасать умолены и направлены, аж три улуса Республики Саха и ещё девять наслегов и шестнадцать кочевых традиционных общин…

Круто! А народу насобирали, тогда МЧС ещё не придумали, для этого спасения – я да Леонидыч.

Это по хорошей погоде сутки с небольшим. А по сентябрьской: тоска! домой хотим! Хорошо ещё, что дали нам в виде аванса на путь три бутылки спирта «Рояль», вот мы с Дедом, стармехом с нефтянки, и скорешились на этой почве, чтоб плавание скучным не казалось.

Так двое суток и провели. Утром на третьи продрали глаза: что за чёрт, а где Индигирка-то? Мы там ещё вчера должны начать работать, судовые ходы разведывать и караваны проводить, ждут нас там!

Поднялись на мостик. Мы всё пропустили фактически за чоканьем и умными разговорами! А мостик, извиняюсь за неморской термин, заблёван весь. И пароход наш, он хоть и «река-море», делает вот так: ух-ух! По-моему, его уже самого от этого тошнит, наш пароход. На мостике – старпом зелёного цвета и рулевой фиолетового; остальная команда, как выяснилось, вторые сутки перебежками передвигается по маршруту «койка-гальюн», всё в продуктах их реакции на качку от киля до клотика, и работать никто не в состоянии. Капитан-старик слёг из-за давления и лечится коньяком. Горячее второй день из камбуза не подают: повариха обещала отдать свою последнюю любовь тому, кто её пристрелит. Упадок Римской Империи! Заштормило малость, короче, пока мы в дедовой каюте роялем баловались …

Вспомнился мне сразу Джером Клапка Джером и героический, несомненно правдивый, рассказ Гарриса про его плавание через Ла-Манш: иногда из тысячи человек пассажиров и экипажа на мостике присутствовали лишь капитан и Гаррис, а когда капитану становилось совсем плохо – на вахте оставался только Гаррис.

И тут мы, такие три орла похмельные, вываливаемся. Дед сразу взял руководство на себя, принял вахту и отпустил старпома отдохнуть, стал немедленно и нами командовать:

– Димка! Ты этой херомантией умеешь пользоваться? Там на восьмом канале карты-кольцовки передают.

–- Петрович! Разберусь – только зачем нам эти кольцовки? И так видно, что задница полная!

– А пошто врал тогда, что военный метеоролог? Вот и разберись, сынок! Задница – это понятно, а вот сколько ещё её, этой задницы… Ну-ка быстренько, по-военному!

– Подожди, дед! Уж больно у вас какая-то машина древняя и на клавишах всё по-болгарски написано. Радиста бы вашего надо или инструкцию. Я без ста грамм не разберусь…

– Радист в нокдауне из-за качки! Вон: шкафчик видишь? Ещё замок на нём и написано на наклейке: штурманские карты. Вот ключ: тебе сто и не больше, а мне можно и двести. И хватит! Да не пролей, качает же, синоптик хренов!

Закипела работа! По картам и моему образованию получается, что к вечеру стихнет; Дед разбудил второго помощника – тот, вытошнив лишь от одного запаха в рубке, определил по своим штурманским делам, что ходу нам осталось часов пять, не больше. Дед вызвал второго механика – тот надавал пинков команде и отправил их мыться и чистить зубы.

К вечеру приходим на взморье. Прилегли отдохнуть. Вдруг нас с Леонидычем будят:

– Эй, изыскатели! Тут за вами катер прислали! И яхта ваша подана, сэры!

Собираем вещи, выходим к трапику: и точно, колышется на волнах пришвартованный оранжевый спасательный ботик, а чуть подальше – и яхта... Какой там нахрен Абрамович, его тогдашний предел - это две цистерны солярки спереть: а нас дожидается наша яхта, финский землесос ценой в треть лярда зелёных, и цистерн этих у нас - незнамо сколько эшелонов заполнить надо попробовать.

Привозят нас на борт землесоса:

– Мужики! Вы аппаратуру свою захватили? Мы ход вроде раскопали, а потом его штормом заровняло, вообще ничего не пролазит через бар. Найдёте хоть чего? Ведь навигация кончается, нам вообще всем трындец, вымерзнем и эвакуация: вы посмотрите на морской край бара – там стадо моряков, а мы ничего распаузить не можем!

Пересели на ботик, развернули аппаратуру. Ботик как пробку болтает, да и душно в нём; а иллюминатор чуть приоткроешь - волной захлёстывает. К вечеру второго дня – вроде, нашли. Взяли речной буксир здоровенный, там ребята уже без дела опухли, нагрузили буями, обозначили ход.

И тут, как подстихло – из устья реки, словно горбуша на нерест, по обозначенному нами ходу пофигарили самоходки. А в реке нефтеналивные и сухогрузные плашкоуты и баржонки давно с плавкраном стоят. Туда-сюда! Загрузились-разгрузились! Уже легче трём улусам и прочим наслегам с кочующим населением. Уже почти выживут! Отлегло малость у всех!

Пока возили – подморозило. В море-то льда пока почти нет, а в устье, где вода пресная, за ночь сантиметров по десять нарастает. И тут взмолилось женское население:

– Ребята! Ну сделайте хоть что-нибудь! Чего вы всё свою соляру возите? Там же в море – огромная баржа с овощами третью неделю штормует. Контейнеры с картошкой частично вы разгрузили, а вот капуста там навалом под брезентом в сетках! Мёрзнет она: а ведь на неё вся надежда на зиму! Шинковать мы её будем: а вы, алкаши, помните хоть одну зиму без домашней квашеной капустки? А детям? А закусывать вы чем собираетесь? Хоть что делайте, спасайте!

Собрался «совет капитанов». Действительно, это дело серьёзное, правильно бабы толкуют… Не солярой единой... Надо и капусту спасать. А как? Там уже лёд кругом!

Ничего, мы и не такое решали! Вызвали по штормовому требованию морской ледокольный буксир, он как раз караван обратно в Лену должен был сопровождать; подогнали землесос с его кранбалками. Ледокол лёд отшибает, землесос капусту на речников перегружает, мы впереди им путь разведываем, речной буксир им этот путь во льду продавливает, плавкран капусту в реке в трюма мелких самоходок складирует…

Трое суток как сволочи работали, вообще не спали! Всю капусту, пусть местами и сильно прихваченную морозом, спасли!

И была за это нам от женщин благодарность: местным мужикам ночь любви и потом здоровые дети, вкусная закусь под самогон в полярную ночь и тёплые постели при минус пятьдесят от благодарных жён; а нам, неместным, огромное спасибо, поцелуи в щёчки и две молочных фляги очень хорошей, вполне дозревшей за эти дни, браги, а про пирожки горячие с морошкой я вообще молчу.

Вот так! За капусту!

Ну и денег я потом, несколько миллионов за эту работу, как было обещано, в Москве получил. Но пока перевели, пока дошли, банки разные, инфляция тогдашняя всякая… В-общем, вместо предполагаемых при уговоре и предвкушаемых мной новеньких «Жигулей», пришлось мне купить на эти мульёны жене в комке швейную машинку «Чайка», а себе – коробку подозрительного и довольно невкусного американского баночного пива.

В принципе – оно же ведь тоже неплохо? Вот так, за капусту?