Местный прононс

Был у меня такой бригадир на стройке - белорус Валёк. Валентин для не совсем своих, Петрович для чужих. Отличный человек, да и плотник неплохой. И любил он рассказать всякие истории про себя: ну, например, как ему однажды практически присвоили звание Героя Социалистического Труда - но завязались мерзкие интриги со стороны недоброжелателей, и его с этим званием злодейски кинули. Или, например, как за ним в Варшаве в нехорошем районе охотились сразу восемь проституток, наслышанных про его выдающиеся мужские достоинства: но не поймали, поскольку он в юности был мастером чуть ли не по всем видам спорта и сумел от них убежать.

Особенно где-то после третьей за столом ему подобные рассказы удавались – иной раз просто заслушаешься! Но один рассказ про столь бурную молодость отдельно взятого бригадира, верней его начало, нас всех просто потряс. Долго народ восхищался и повторял раз за разом географические топонимы.
Начинался он так, просто и доходчиво: «Поехал я, как сейчас помню, однажды на блядки (театральная пауза) из Мурманска в Казахстан».

Он не объяснил, почему его сексуальные мечты нельзя было воплотить в Мурманске, очень приспособленном для такого дела в те времена городе. Он не объяснил, а что, собственно, его ждало в вожделенном Казахстане. Он ничего объяснять не хотел. Он просто ярко начал свой рассказ в стиле Льва Николаевича Толстого (у того до подобной ключевой и впоследствии широко цитируемой фразы -  «Всё смешалось в доме Облонских» - в отличие от Валька целый лишний абзац про семейную жизнь был написан).  Потому что граф, вероятно?

Так и я, вслед за классиками художественной литературы и разговорного жанра, графом Львом Николаевичем и бригадиром Валентином Петровичем, начну этот рассказ так:
Летели мы однажды из Москвы в Жиганск…

С пересадкой в Якутске. Зима, метель, погода дрянь, холодно. Рейсы откладываются сутками. Скучно. Живем в какой-то общаге, играем в карты. Решил мой друг Гриша в тридцатиградусный мороз навестить каких-то своих местных приятелей.

Вернулся заполночь. Под глазом фингал, на правой руке до мяса разбиты костяшки пальцев. Довольно трезвый, объяснил – по пути домой напали хулиганы, отбил кастет рукой в варежке, одного второй рукой вырубил, от остальных удрал. Пустяки, дело житейское.

Утром поехали в аэропорт…рейс отложили…опять поехали в аэропорт… Так несколько дней. Одно плохо – что-то у Гриши с рукой. Раздувается она. Вроде и зеленкой мажем, и йодом, а к врачу – некогда. Рейс же в любую минуту!

Ладно, прилетели в Жиганск под вечер – и тут Грише совсем нехорошо (трогать его если - температура под сорок; пытались имеющийся гидрометеорологический почвенный термометр приложить – тот вообще сорок три с половиной сначала показал, а потом кончилась шкала), почти не ходит человек, есть и пить не может человек, труба человеку! Надо сдаваться в больничку!

Потащил я его в местную больничку. Подняли дежурных. А там дежурный заспанный врач – эвенк; дежурная заспанная медсестра – сахалярка.
Осмотрели Гришину руку, стали очень серьёзными.

Врач: «Сстра! Товитесь! Срошно путем - кашлянул спросонья - ам!пунтировать!»…. Сестра побежала, кричит: «Польшая ам!пунтация иль маленькая?». –«Польшая! Пери по полной!». Приносит сестра какие-то огромные скальпели и гигантские шприцы. Гриша шёпотом спрашивает: «Ампутация?». Я: «По-моему, да!».

Гриша становится белым и теряет сознание. Я встаю и понимаю, что не могу дать оттяпать руку своему другу! Здесь, в этом заметённом снегом посёлке, в подобной обстановке, подобным, плохо понимаемым мной, людям! Хоть что со мной делай! У него двое детей и перед женой его мне отвечать! Стою как скала, не подпускаю к нему доктора.

Врач: «Мы теляем племя! Уйтите! Путет леско хуше!». Жёстко меня отпихивает в сторону, выхватывает у сестры скальпель, бьет, брызжет кровь и еще какая-то гадостная дрянь. "Какое племя?", проносится у меня в мозгу. Ну, теперь уж поздно, будь что будет.

Сделали, короче, Грише пункцию. Отсосали гной, вкололи антибиотики, спасли руку. С тех пор я очень прислушиваюсь к местным диалектам русского языка и хорошо знаю, что северные народы неважно выговаривают буквы Б, В, Д, Р, а слова "пунктировать" и "ампутировать" из их уст на слух звучат похоже. Приходилось мне не раз с тех пор менять "кусный рыпа" на "пинт от Пихря" у ненцев каких-нибудь или эвенов.  Да и вообще к любому местному прононсу я прислушиваюсь... чудо, конечно, но с тех пор умудрился побывать во Фландрии... в Каталонии и... да я, был и такой момент в жизни, почти начал понимать, чем мандаринский диалект отличается от кантонского.

А хирург этот Валера - классный парень оказался: сам из стойбища, местный кадр, в Красноярском меде учился, приехал в этот поселок по распределению, долго с ним мы потом переписывались и передавали детишкам московские апельсины со знакомыми летунами.

Спасибо тебе, Валера! И от Гриши, и от меня тебе спасибо! И детишки твои теперь, не исключаю, авторитетные врачи. Или учителя. Или просто так, неплохие детишки. А прононс твой - он теперь меня мало колышет.

Я к прононсам с тех пор прислушиваюсь... я тебя с твоим прононсом понимаю!