А рабочий Гришаня – он вообще отличный человек был! Звали его все Гришаней, только на это он и отзывался. Крикнешь ему на палубу: «Иваныч, лови!» – так конец в воде окажется, не поймает он его. А если мешок какой или ящик? Не к нему обращено.
А было ему уже сильно за пятьдесят. Ну и биография: побывали мы уже вместе с ним в бане, там на теле всё синее от пороховых доморощеных наколок - там богатая биография.
Но позитивный человек! Работает – песенки напевает! Только вот водки ему не надо давать много – может стать нехорошим и агрессивным. Но про это все знают. Выпил малость – и, Гришаня, пора и в люлю! Есть ответственные люди за этим проследить, не допустят всяких безобразиев…
Вот как-то он напевает, какую-то железку шкуркой драит: «Загубили, суки, загубили, вы мальчёёёнкиную жисть…Что же вы такое сотворили, что мне просто – хоть и не ложись!».
Я спрашиваю:
– Гришань! А что за песня такая? Не знаю такой!
– Так это я сочинил!
– Да ты что! А когда?
– Да давно! Лет сорок тому, по первой малолетке…
– Это какой год, за что?
Тут мне становится немножко не по себе. Бестактность я допустил. О таких вещах не принято спрашивать. Но Гришаня этого как бы и не замечает, этой моей ошибки – я, чай, тоже уже не мальчик, бестактность случайна – продолжает скрести шкуркой:
– А мы за Родину, за Сталина, избушка вся завалена, и нету больше дров в промозглой мгле…
– Гришань, а это чья песня?
– Тоже моя! Но это уже позже…
– Здесь сочинил?
– Какой здесь! Сюда малолеток не гнали суки-коммунисты! Это уже третья ходка была… А потом понравилось, задержался я здесь…
– А Высоцкого слыхал?
– Какого Высоцкого? Высоцкого я много слыхал! Мы с ним на одной пересылке как-то вместе были, такой мужик отличный! Всё время нам пел!
– Ну вот эту: «Служил он в Таллине при Сталине, теперь лежит заваленный. Мне жаль по-человечески его!».
– Эту? Так там только слова он свои вставил – а песня моя! Я ему на той пересылке и напел её тогда, Володе! Он мне, помню, тогда так и сказал: «Спасибо тебе, корифан! Век тебе, Гришаня, этого не забуду!». Он тогда на химию, а я дальше… А правда, что Володя умер?
– Правда. Уж лет пять как умер он, Володя… Гришань, ты уж извини за вопрос. Не обижайся – я московский мальчик, могу что неправильно спросить… А в целом сколько?
– Да нормально всё, Борисыч! Я ж не душегуб какой, не урка беспредельный! У меня в целом и пятнашки за всю жизнь не получится! Я ж и в самодеятельности, и пел, и стихи на юбилей какой… и не в отказ никогда, всю жизнь в работе… мне скостят… года три на воле поживу…а потом сорвусь…
Так и поговорили.
А Гришаня за работой вновь стал напевать: «Заааагубили, суки, заааагубили вы мальчёёнкиную жисть…».
Journal information