Минск, 29 Мая 1893

           Моя дорогая, милая Соня! С восторгом читал я Ваше дорогое письмо. Я не верил собственный глазам своим. Неужели! Неужели это возможно! Отправляя своё последнее письмо к Вам с роковым вопросом: «Да или нет?», я был почти уверен, что Вы скажете «нет…» Какие бы соображения ни приводили к мысли о благоприятном ответе, я в глубине души терзался сомнениями и сердце разрывалось от дурных предчувствий, Но вот я получаю Ваше письмо и – Боже! – какой сюрприз! Радость моя не выразилась ни в каких эксцентрических выходках: она нашла себе выражение в тихих благодатных слезах, которые моё благодарное и облегчённое сердце выдавило из моих жадно впившихся в Ваше письмо глаз. Спасибо Вам, моя бесценная, чудная Соня; спасибо судьбе, пославшей Вас мне. О, если бы Вы могли только знать, какое счастье обещает мне Ваше письмо! Какие восторги тихой и прочной любви, какое упоение бурной страсти. Туча, грозная чёрная туча, закрывавшая горизонт моей будущности, начинает рассеиваться; ночь, черной пеленой окутавшая мою жизнь, превращается в чудную, ясную зарю; тьма, бывшая постоянной моей спутницей, уступает место тому яркому свету, только один луч которого, проскользнувший в Ваше письмо, так озарил мою жизнь! Горячо, страстно любимая Соня! Спасибо! Ещё раз спасибо! Тысячу раз спасибо!…

Я Вам не отвечал до сих пор потому, что не мог ещё отдать себе отчёта в том впечатлении, которое произвело на меня Ваше письмо. Ведь в письме надо же что-нибудь сказать. Надо ведь словами выразить то, что чувствуешь и думаешь, а у меня не было слов для этого. Мне и теперь кажется, что всё, что я пишу, так бледно, слабо, так не похоже на то, что я испытываю, что мне, право, и не хочется даже отсылать это! Но что делать? Я не раз жаловался на слабость языка человеческого, на бледность его выражений. Теперь с особенной силой я это чувствую. Но Вы, я думаю, поймёте меня: своим сердцем поймёте моё…

Теперь ночь. Всё тихо вокруг. Глубоким сном покоится всё. Только я бодрствую, и вместе со мною и моё сердце. Оно рвётся к Вам, просит любви, просит счастья и успокоения. Неужели судьба будет так коварна, что начинающая заживать его рана опять должна будет вскрыться и заныть, и мучить и терзать?… Неужели тот проблеск любви, который промелькнул в Вашем письме, должен будет исчезнуть и пропасть среди тьмы и холода равнодушия, неужели Ваше сердце отнимет у меня то, что оно дало уже в Вашем последнем письме? Неужели возможен поворот назад? О Соня, Соня! Одна мысль об этом заставляет стынуть мою кровь! Нет, Соня, я не могу, не хочу этого допустить! Ты моя и будешь моею. Если есть справедливость на земле, если судьбою человека управляет не грубый произвол и бессмысленный случай, а какая-нибудь разумная, справедливая сила, то невозможно, чтобы было иначе…

Спи тихо, мирно, спокойно, мой добрый гений, мой ангел, мой бог, и пусть осенит тебя моя горячая любовь, моя беспредельная преданность и моё глубокое уважение…

                                                                                        Яков