Был я начальником в одной экспедиции... Там и экспедиция-то была: я – начальник; Леонидыч и молодой инженер, дурачок необтёсанный Серёга. Ему ещё учиться и учиться, как говорил вождь. Ну, конечно, пароход приписанный: капитан, старпом, механик, матрос. Повариху вообще не считаем: в тот год поварихой была капитанова жена – то есть, фактически неприкосновенная и обожествляемая ради еды и капитана женщина.
И тут: на тебе! Нам надо срочно бурить и опять спасать наш привычный район, уже оставивший мечты о полной от нас, русских поработителей, независимости, и крайне медленно переходящий из русского привычного района в национальный непонятный наслег, от зимней стужи и цинги в полную международную независимость от них же. Надо бурить на уголь! Иначе неудобно национальному независимому наслегу перед другими независимыми наслегами и улусами! Мелкое такое бурение, ерунда: станок есть? – есть! – пробурите? – нет! – почему? – горючки нет, некому и не умеем! – а если людей дадим и бензину тонну… – хрен! – …и соляры пять, три туши оленя и пять ящиков тушёнки? пять литров спирту и денег немножко? ... и на рыбу, как местным малочисленным народам, глаза подприкроем... – тогда, не вопрос, сделаем!
Дали местных кадров рабочими. Непростые ребята... С историей… Но это моему инженеру Серёге интересно, я-то уже этих историй наслушался… По срокам – всё верно! А вот по историям…
И один совсем непростой среди них оказался, Жорик такой, даже мне с ним некомфортно, ногти всё время ножичком чистит, неприятный такой, юркий, не совсем понятный: не, я понимаю, что на меня он не полезет, а полезет – на пароходе всякое бывает. Чего случись, так и полярка справку даст – волна три метра, на наших глазах перевернулась моторка и не доплыл Жорик с рыбалки, как ни боролся с ветроволновой обстановкой… вот и радиограмма в Тикси, вот и рапорт погранцам… вот и на подобные мои героические поступки рапорт: спасая товарища... сумел-не сумел... работая по технике безопасности и в спасжилете... Не хотелось бы подобного, конечно... но Арктика, масса неожиданного, чужих нет... Он это понимает, все это понимают… Но это я, начальник, ну и мои ребята. Их трогать не надо. Никому кроме них самих внутри себя и никогда почти кроме всех остальных приданных... Сложновато, конечно, звучит: но примерно так все всё и понимают, там великого ума человеком не надо быть, либо уже этому выучили, либо сейчас этому выучим...
Но что-то этот кадр приданный мутит, местами до меня доносится, с остальными приданными рабочими: я, дескать, вор, а вы все здесь мужики... да я вас... да мои кореша ...да ты этого знаешь… да парашу будешь… Скажу так: в моей экспедиции это не очень принято, с самого её начала и совсем никогда.. Скажу больше: очень давно, до меня, и вообще, а уж при мне ну совсем никогда. Бывают, конечно, удивительные исключения, терпим такую ерунду: но только если это не наша экспедиция, а приданные всякие неприятные субъекты по общей работе. Хотя, последние лет несколько...
Издевался он над ними; но это были не мои дела... мне там делать нечего, я московский мальчик, мои дела – работа, они сами должны разбираться, они мне временно приданные. Неприятно, конечно: но я – сегодня начальник, и это так не мной в этих краях заведено, и так не нами принято.
Какой-то праздник, я выкатил спиртяшки... Выпили, посидели как положено, тосты за родных и флот, попели песни, все друзья… Вроде, пошли спать. Утром работа.
Ночью: "Начальник, беги, там беда, надо Жорика в посёлок отправлять!" – "Что такое?".
Прибежал. Лежит Жорик без сознания, челюсть набок, зубы рядом...
– "А как?" – "Васильич не выдержал... достал он его" – «Почему? Васильич вроде всё это терпел, чай не мальчик, человек опытный?» – «Пока про него говорил – молчал. А потом, выпимши, что-то про Васильевичу дочку. И матом. А ведь про женщину... а уж про дочку... и матом – это западло у нас на зоне считается. Так никому нельзя!»
Разбудил команду. Отправили Жорика. Двести километров, восемнадцать часов хода против течения реки и противохода этому течению нашего малосильного речного судна.
Вылечили Жорика, как Лёха-врач мне потом сказал. И Сеня-следователь: " С "Костромича" поскользнулся и попал башкой на камень? Повезло этому придурку. Верю! Могло быть хуже! Давно таких гуманных экспедиций не видел; и таких странных людей, как ты: оно тебе надо, ночью гнать пароход зачем-то? Там одной солярки... кстати, забудем этого урода, а тебя заправили? ...полста литров мне всего... ну и ящик тушёнки для супруги...". И жена моего приятеля Афони Седалищева, она санитаркой в больничке работала, подтвердила полностью излечение. Зубы, конечно, не вставили. Но вылечили капитально, жить будет. Не совсем как раньше, конечно... Но и без особых потерь.
Жорика я больше не видел и ничего про него не слышал. И, самое главное, кого потом ни спрошу в посёлке: а это кто, откуда взялся и куда делся – никто этого Жорика и знать не знает, даже из самых знающих и опытных людей, и даже самых опытных из моих знакомых именно по этим делам. И непонятно – а, собственно, как и куда он из наших краёв выехал? В аэропорту говорили – не было такого пассажира. Ни один пароход после такой истории его на борт не возьмёт. Что там говорить, все местные уже про Жорика наслышаны. Один ему путь – Якутск, Красноярск, Питер, Москва: большие города, там затеряться можно... потом опять выплыть...
И другое непонятно - а откуда, собственно, в этот год и под эту работу он у нас взялся? И кто он вообще был, этот Жора? Что за человек?
А Васильич и на следующий год шурфы у меня бил... Хороший мужик был, правильный: спокойный такой, неагрессивный и нескандальный.
Мужик, короче… Не урка…
Зачем рассказал? Так, из жизненного опыта... вдруг, кому пригодится.... для рассуждений и всяких мыслей... вдруг, у кого чего подобное случится... Как у меня… Смотрю телевизор про разных депутатов с министрами и неожиданно пронзает ностальгуха: Жорик! Ты как? ...Я, ребята, после этой челюстно-лицевой операции, вообще могу самое разное предположить и его в лицо не признать... Мучаюсь, выбираю, думаю... Иногда тянусь к телефону... Старик! Да ты, оказывается, живой?
Journal information